Вельск-инфо
18 августа 2004 (39)
Юрий БОРОВСКИЙ

Стойло Пегаса

Гром. Он был человечнее многих из людей.

Желание завести собаку, напарника в лесных, охотничьих делах, вынашивалось и зрело давно. Но пока не было необходимости: в деревне, у родного брата отца, всегда были подготовлены, натасканы один или даже два пса, которые с первого клича устремлялись за тобой в поиск, будь то на утку или боровую дичь, белку, куницу.

Хотя там же, пройдясь ранним погожим осенним утречком по единственной улице с ружьем, можно, не окликая и не зазывая, не приманивая куском хлеба четвероногую беспривязную братию, на входе в лес собрать приличную свору разномастных добровольных помощников. Всегда приходилось избавляться от этой толпы лающих, скулящих, грызущихся между собой за право быть взятым псов огромной хворостиной, предварительно привязав своего пса к дереву. И, углубляясь в лес, еще повод не отпускал его с привязи, чтобы не увязался с прогоняемыми собратьями, продолжающими сопровождать нас в отдалении. Наверное, еще надеялись на благосклонность человека с ружьем и ждали приглашающего посвиста, и с разочарованием, уже по отдельности, возвращались к своим дворам, чтобы попытаться примкнуть к следующему охотнику, если хозяину некогда уделить время для лесной вылазки.

Не разгони эту стаю, возьми с собой, то охота, считай, пропала, уйдет к псу под хвост. Они устроят соревнование между собой, чтобы угодить тебе, и распугают всю дичь на много километров вокруг. Все деревенские мужики знали эту собачью особенность, когда, в основном, и разводились они, как говорится, из одного гнезда, тутошние. Поэтому хозяин, намереваясь отправиться поутру в лес, привязывал или закрывал своего питомца, чтобы не будить спозаранку всю деревню призывным окриком. Все остальное время собачье племя было на вольных хлебах. Ведь даже не было необходимости садить пса на цепь для охраны дома, хозяйства, когда входные двери у всех жителей в их отсутствие стерегла приставленная к косяку палка.

Время неумолимо вносило свои коррективы в нашу жизнь: старел мой родной дядя, которого замучила поясница и болели ноги. Был он уже не шибким ходоком по лесу, тем более с собакой, и уже не было нужды заводить новых молодых щенков. Да и я все реже и реже мог вырваться из города на несколько дней в деревню, чтобы отвести душу с ружьем или порыбачить. Образовался и свой круг знакомых приятелей-охотников, освоены новые места, где можно привольно и с наслаждением набродиться с ружьем, скоротать ночь у костра за ухой и разговором.

Собак держали все, разнопородистых и по всякой водящейся у нас дичи. Значит, приспичило и мне заиметь лохматого друга, тем более давнишнее желание приобрести щенка не проходило. Не хотелось сидеть на хвосте у владельцев, добывать дичь на халяву.

Но что удивляло моих напарников, так это выбор их питомцами меня и восприятие как своего давнишнего знакомого, хотя, может, и встретились с псом впервые. Даже самые отъявленные и злые, нередко в пылу ярости оставлявшие зубы на руках своих хозяев, ни разу не делали попытки пустить зубы в ход против меня, даже угрожать, хотя особенного обращения с моей стороны не получали. Та же простота и строгость и иногда поощрение в виде поглаживания, трепки загривка за хорошую работу в лесу. Парни смеялись, что я нашептываю, привораживаю собак, а некоторые злились на своих псов, уделявших мне больше времени и послушания, чем им, выплескивали обидчивую ревность лишним тумаком и ругательством на псину, чем еще больше отдаляли себя от нее. И это тоже была одна из причин, чтобы завести своего.

Здесь все проще: собака мгновенно, инстинктивно чует норов человека, его внутреннее содержание, что не сразу дано познать людям друг у друга.

Не раз замечал в деревне две различные картины, реакции многочисленной своры на появление чужака. Проходит незнакомец с какой-то надобностью по единственной улице, и почти вся гавкающая братия ноль на него внимания, если только уж больно нетерпеливый тявкнет, но и тот вскоре замолчит, не получив поддержки остальных, или забежит какая сзади и молча вберет запах чужака в свой запасник, где четко разложено и усвоено плохое и хорошее. Но нередко, а может и чаще, совсем противоположная встреча: скопом, вплоть до самой ленивой шавки, неистовым, злобным лаем принимают забредшего человека в начале деревни и сопровождают за околицу, при этом еще пытаются цапнуть, несмотря на его окрики и отмахивание здоровенной палкой.

Или, только завидев собаку, человек непроизвольно боязливо сжимается, заполняя вокруг себя пространство волнами страха, чем подталкивает стаю к агрессии и неминуемо ее получает. Собака, все-таки, пусть и давнишний, но дикий зверь, а любая зверюшка, почувствовав перед собой более слабого, трясущегося перед ней, будет утверждаться, показывать свое превосходство, подчинять себе.

Не надо проводить тестов или съедать пуд соли, чтобы познать человека. Первое мнение о нем можешь заиметь, доверившись собачьему нюху, которое редко бывает ошибочным.

В общем, посоветовавшись с друзьями, приобрел щенка. Не какой-то определенной породы, чистокровку, а как говорится, "выродка", которому более меня были рады мои дочери. Их постоянно приходилось одергивать, чтобы не очень нежили и баловали его.

Смесь лайки и гончей. По мнению бывалых охотников, по их опыту, это самое лучшее сочетание для охоты на лося, лицензию на которого старались получить и получали каждый год. Чистая лайка хорошо ищет и держит зверя, но может в процессе гона отвлечься на белку, куницу или птицу. Гончак же хорош для выслеживания и преследования, но вставать на пути лося, удерживать его - не в его натуре, и он тоже может сойти на заячий круг и бросить зверя. А вот эти "выродки", у которых притуплены, не четко определены инстинкты лайки, как и гончей - чистый лист бумаги. Что им в лесу первое покажешь, к какому действию подтолкнешь, и можешь быть уверен, что ни на кого другого они не перекинутся во время преследования и добычи нужного зверя.

За полгода, к осени, вымахал в огромного пса с обликом и окрасом гончей, кроме серой подпалины по брюху. Кличку получил, как-то самопришедшую за его трубный, густой, с затяжкой голос - Гром.

Обитал он в новом вольере, построенном мною у родителей жены, имеющих свой дом. Держать у себя в многоэтажке такого зверюгу было невероятно сложно из-за его устрашающего вида.

Но главным своим жилищем Гром определил кабину моей машины, как только впервые я взял его с собой, устроив рядом на сиденье с целью приучить к будущим поездкам на технике, которые не каждая собака до-стойно переносит. В конце дня пришлось силком выпихивать его из кабины, упирающегося всеми лапами и даже отгрызающегося, недовольного, что просят покинуть салон.

Такая приверженность Грома к технике была мне на руку: можно спокойно оставлять фургон возле дома, даже с грузом, и быть твердо уверенным, что нерадивый не сунется с плохими умыслами к машине. Любого приближающегося к ней он встречал одно- двукратным лаем, разносившимся, наверное, на весь квартал, предупреждая о своем присутствии. С неохотой уступал место в кабине моему напарнику или даже хорошо ему знакомому человеку, при этом недовольно ворча.

В дальние рейсы не брал Грома, но по городу, в окрестностях он почти всегда составлял мне компанию, и за это был вознагражден повышенным вниманием ГАИ. Да и все встречающиеся на пути провожали нашу машину недоуменными, внимательными взглядами. Как только запускал двигатель, Гром, до этого калачом накрывавший сиденье, принимал стойку: садился, и передние лапы - на панель, и эту позу держал во все время движения. И неудивительно, если гаишник невольно хватался за жезл, узрев через стекло и еще толком не поняв, что за морда занимает место пассажира.

И погиб Гром через свою любовь к технике, где, в основном, моя вина, не предусмотревшего следствия его приучения к ней.

Дед, мой тесть, в определенное время отправился с кастрюлей в вольер с намерением покормить собаку. Открыл калитку, твердо уверенный, что пес никуда не уйдет от кормежки. В это время по улице проехал фургон, отличавшийся от моего только окраской. Гром сбил старика с ног, который, приземляясь, опрокинул на себя варево, и в несколько прыжков пересек огород, перемахнул, не останавливаясь, полутораметровый забор и устремился за машиной.

Позднее водитель рассказывал, когда доставил труп пса, что очень был удивлен, углядев в зеркало заднего вида коричнево-белого здоровенного пса, молчком, не намереваясь обогнать и тявкать, бежавшего рядом с машиной, с правой стороны. Встречный люд вынужден был сторониться в кювет, чтобы избежать тарана, а то и зубов мчавшейся в лоб громадины.

Фургон притормозил перед главной трассой, пропуская шедшую по ней технику. Гром пару раз подал голос у дверцы кабины. Недоумевал бедолага, почему хозяин не хочет его впустить на законное место. Когда с правым поворотом тронулась машина, то отчаявшийся пес обогнул ее сзади, рванув на левую сторону, где, по его мнению, должен находиться родной ему человек, и был сбит встречным автомобилем, сразу насмерть.

Тяжело переживал потерю собаки. По сути, еще щенок, не заматеревший, ни разу не бывавший в лесу, не испытавший азартного преследования дичи. Энергичный, незлобный, по существу, он слыл любимцем всей соседской детворы, которая уже использовала его как верховую лошадь. И Гром не отгрызался, терпеливо сносил все их проделки, при этом не допуская, чтобы взрослые вмешивались в шалости пацанвы. Мог облаять или оскалиться на человека, вознамерившегося утихомирить расходившуюся ребятню, и папы и мамы старались сдерживаться, не отчитывать громко свое чадо, если рядом находился Гром. Сами дети его и похоронили, отвезли на коляске в последний путь вглубь леса.

Юрий БОРОВСКИЙ, рассказ